Сюжетный эпизод:
Ярмарочные огоньки.
_____________________
Стартовые игровые дата и время: 24 января, 12:00
Стартовая локация: Центральная площадь Червонной столицы
Игровая погода: снежно, -2
По окончанию дипломатической поездки было проведено множество развлекательных мероприятий: Червонную страну захватили балы от состоятельных господ, а крупные лорды с высокопоставленными чиновниками не скупились на проведение пышных зимних ярмарок и спортивных соревнований, кои, впрочем, с лихвой окупили себя. Праздничные настроения себя не изжили после декабрьских ежегодных торжеств, но даже приумножились за счет веры в будущее, что грезилось людям куда менее тоскливым и безбедным; однако же, реальность была такова, что избавиться от кризиса в одночасье не представлялось возможным. Почувствовав уверенность в завтрашнем дне, негоцианты видели потенциал в новом торговом сотрудничестве, как и лорды, вернувшие себе давеча захваченные земли, а вот для пролетариата изменилось немногое.
В клокочущий омут дел погрузился весь дворец, - занимаясь международными отношениями и налаживая бумаги никто почти не заметил как принцесса перестала появляться на собраниях. Сославшись на болезнь, Элоиза незаметно покинула стены родных пенат со своей камеристкой, чтобы впервые самостоятельно выбраться в город; никто не придал её отсутствию большого внимания, как никак, но наследница престола часто запиралась в своих покоях, а потому у нее было достаточно много времени, чтобы разобраться с вопросом изрядно терзавшим её.
Унылые терзания, что саднили душу зазлобной горечью в конец одолели принца: тревога и ярость смешивались с тоской, создавая сбивчивый лейтмотив, который сопровождал Алоиса весь путь домой. Оставаться в неведении больше было нельзя - миазмы растягивающегося беспокойства отравляли разум, пока регентское реноме безупречного правителя только укреплялось в глазах народа. По приезде Квинси продолжил диалог с Дьедонне в формате тайной переписки, уточняя известные ему адреса; по одной из наводок, он решил отправится в столичную военную академию, – Хартстоун была, как и все аристократы, на домашнем обучении большую часть времени, но все курсанты так или иначе выпускались через стены училища, значит необходимую документацию о её личности должны были занести в главный академический архив. Правда, скрытно от Элизабет добраться до своей цели было несколько затруднительно; не паранойя, но объяснимая осторожность побудила мальчика воспользоваться одним из оставленных подароков Синей Гусеницы. «Ничто не неизменно», – единственное описание, которое дала дарительница небольшому свертку, в коем лежало нечто похожее на печенье. Неизвестные яства, особенно взятые с рук столь подозрительных, могут привести к быстрому летальному исходу, но доверившись интуиции в волнах одолевшего отчаянья, Алоис немедленно развернул бумажную упаковку, дочитывая свежее письмо от Монвеля: – «Лишь бы не умереть,» – простонал про себя он перед тем как сделать небольшой укус. Следуя советам своего временного «друга» он позволил себе маленькое безумство, которое, к удивлению и счастью подростка, оправдало себя вполне. Правда, за маленькими безрассудством всегда следует еще большее, но именно совокупность преодоленных Квинси страхов сделала бы его сильнее.
Теперь в псише отражался некто лишь похожий на прежнего ребенка: черты его остались такими же нежными, но стали куда аккуратнее и пропорциональнее, тело же сильно вытянулось, плечи стали еще шире, – «пройдет несколько лет и никакой корсет более не сможет скрыть недостатков мужской фигуры,» – разглядывал себя мальчик в полутьме зажженных свечей. Квинси долго простоял у зеркала, пытаясь вынести вердикт будущему себе, но камеристка, кою он посвятил в свои планы, потревожила часы самолюбования, оповещая, что скоро можно будет покинуть стены дворца. Подростку была приготовлена курсантская форма, коя, впрочем, оказалась ему всё же немного велика, однако, подшив одежды был отложен до момента, когда принц с прислугой уже прибудут в арендованную квартиру подле академии.
После этого тихого побега кронпринцессы прошло несколько дней. Всё это время Алоис, как и желал, провел за изучением документов в архивной библиотеке; тысячи просмотренных бумаг не дали тех результатов, что он ожидал, – Харстоун как наследница знатного рода мало, где объявлялась в качестве простой курсантки, к тому же, далеко не все записи почти тридцатипятилетней давности сохранились после нескольких ремонтов и переездов училища. Выцветшие фотографии, списки учащихся, документы на предоставление патента на чин - ничего из этого не могло служить никаким веским основанием подозревать девушку хоть в чем-то. Да, история с полностью разбитым отрядом, вне сомнений, была несколько странной, но её схожесть с городской байкой не наводило никаких подозрений на действующего регента. Ровно до тех пор, пока в руки пытливого подростка не попали довольно свежие отчеты, привезенные из филиалов академии других городов. Алоиса заинтересовали хвалебные листы, что вручались лучшим ученикам ежегодно, – на одной из фотографий такого мероприятия он разглядел девочку сильно напоминающую ему регента; волнистые волосы были намного короче, но специфичное победоносное выражение лица, что так хорошо откликалось в памяти, не отпустило его.
– Нет, это точно она… – заключил Квинси, потративший еще один день в стенах учебного заведения.
Нависающий Дамоклов меч не срубил горячую голову будущему патентату, напротив, обнаруженная им информация… Облегчила горечь, переплетающуюся запутанными нитями; теперь перед ним были четкие очертания той картины, что рисовалась грязными масками чужых слов и собственных домыслов. Сфальсифицировав личность в удачно стекшихся обстоятельствах, Элизабет хорошо замела за собой любые следы. Ах, если бы не влюбленное юношеское любопытство, побудившее Алоиса просматривать относительно свежие архивы, то навряд ли кому-то бы спустилась с небес милость самой фортуны, преподнося искомое столь по-случайному мягко. Однако же, это вопрос о Элизабет был исчерпан не до конца. Если её жизнь со стороны была для мальчика понятна, то мотивы двигающие ей всё еще оставались в беспросветном мраке. Глубокая пропасть разверзлась перед регентом без её ведома; теперь в руках принца было нечто пострашнее любого острия меча или дула револьвера - власть творить чужую судьбу. Или во всяком случае ощущение этой власти.
Закончив свои дела, у Квинси появилась небольшая проблема заключавшаяся в том, что тело его не возвращалось в настоящий на данный момент возраст. Резолюция была на поверхности, но юноша решил повременить с тем, чтобы отправится к мудрейшей Абсолем. Свою тоску эти несколько дней Алоис утолял найденными фотоснимками и заметками о Блэквелле, не имея возможности ранее с ним связаться, но теперь, когда местонахождение его более не в военном училище, ничто не мешало ему отправить маршалу депешу через свою камеристку. На надушенной парфюмом бумаге он изъявил желание воспользоваться обещанным Фернандом свиданием, - «…Я буду с трепетом в сердце ожидать Вас на центральной площади в полдень. И надеюсь, что Вас не смутит мой вид,» – волнуясь за то, узнает ли его возлюбленный, Алоис зацепил брошь, когда-то случайно оставленную советником в его покоях, на черное шерстяное пальто.
Снег воздушными хлопьями медленно опускался на мощенную площадь, соприкасаясь с грубым камнем и тут же тая. Суетливые фигуры проходили мимо и среди них Квинси внимательно высматривал своего избранника; волнительный час их предстоящей встречи приближался и он то и дело поправлял фуражку-бескозырку и военный китель под верхней одеждой, – Алоис надел курсантскую форму не по собственному желанию, за несколько часов отыскать достойное праздничное одеяние оказалось несколько невыполнимой задачей без крупных трат.
В то время, как Квинси занимался поиском козырных карт для шантажа, стараясь успокоить в себе зудящее желание восстановить справедливость, Блэквелл отсиживался на собраниях и, без передышки, будто Элизабет решила отомстить ему за излишнюю активность и влияние в деловых переговорах, то и дело выполнял всякие поручения, в основном связанные с заполнением документации к грядущим реформам и уже принятым к осуществлению приказам. Изредка, между делом, он выдавал личные поручения доверенным лицам, не желая, чтобы от его внимания ускользала хотя бы часть информации о тревожащих его людях.
С особой тяжестью он вёл повседневную борьбу с собственным сознанием, вклиниваясь грозным укором, в отвлечённые, но очень глубокие и нежные мысли об возлюбленном. Душа его разрывалась в яростных дебатах. Часть ее в наивном, почти детском восторге, предвосхищала романтический сюрприз, надеясь получить очередное доказательство любви, по приезде принца. Другая — мнительная и жестокая, уповала на своё одиночество, ненавидела его всей душой и хотела уничтожить все, что заставило бы объект его амурных грёз покинуть его, обрекая на подобные мучения. Тем не менее, научившийся за столько лет, одерживать победу в любом непримиримом споре, голос разума, возвращал его к повесткам более существенным, во всяком случае, для благополучия страны. От усердной круглосуточной работы пером по бумаге у него появилась характерная мозоль на пальце, с непривычки продолжая задевать ее случайными неаккуратными движениями, он слегка морщил нос и чуть хмурился.
«Только руки мои стали мягче, привыкая к мирной жизни, как снова начали грубеть от светской»: в очередной раз подумал он, разглядывая свою ладонь, на которую мягко падал снег, во время его ожидания, посреди, пестрящей всеми красками, площади. Мороз был лёгкий, еле ощутимый, но усталость минувших дней отразилась на его восприимчивости к погоде, он ёжась глубже прятался в свою смоленую норковую шубу, которую изящно обрамлял меховой соболиный воротник. Единственной видимой частью его тела, теперь оставались одни лишь глаза в которых читался почти детский восторг.
Давно уже не посещавший праздничных ярмарок и скучавший по пейзажам из прошлого, Блэквелл смотрел на все будто в первые, ведь в какой-то степени, теперь это действительно так. Раньше цветастые витрины манили к себе своей призрачной привлекательностью, будто декорации в театре, роскошные, но искусственные: ничего из яств он не мог себе позволить купить, поэтому ходил меж рядов, будто зритель, заглянувший за кулисы на антракт. Теперь же! Теперь не только каждый пряничный домик, игрушечная железная дорога, бриллиант или парфюм может стать его! Если он захочет, он может купить себе и магазин, и фабрику, где все это продают и изготавливают. Но самое важное, никогда и никак иначе, как сейчас он не смог бы приобрести воспоминания, заполненные нежным ликованием и предвосхищением романтического восторга. Это — самое ценное, что он приобрёл, отвоевал и выкрал.
Благодаря броши, внешние преображения не помешали мужчине первым опознать и заметить своего возлюбленного.
— Абсолем подсобила с сюрпризом? — дождавшись, когда Квинси в очередной раз отвернётся спиной, рыская сквозь толпу в его поисках, Фернанд подошел сзади, нежно прильнув к юноше,— Ты очень красивый, — он улыбнулся становясь рядом, — Теперь я понимаю, как ты должно быть чувствовал себя, когда спустя много лет резко увидел меня взрослым, сохранив в памяти лишь мой подростковый вид. Все равно, что увидеть незнакомца,— получше разглядев Квинси, он добавил,— И форма моя тебе очень к лицу, хотя многим показался бы странным такой выбор наряда для свидания, на мой вкус, это очень романтично. Я борюсь с глупым желанием припасть к твоим ногам и умолять быть захваченным,— он ласково сжал его ладонь,, преподнеся к самому лицу и положив себе же на щеку, — Я так скучал! Как ты? Нашел то, что искал в академии?
Неожиданное появление маршала сзади привело Алоиса в недолгое замешательство, но от ощущения тепла по спине, его губы расплылись в альковной улыбке. Нежный юношеский голос был неизменно-очарователен, заливая сразу же влюбленное сердце комплиментами. Флёр тоски, что набросила разлука, моментально был снят; один лишь знакомый аромат парфюма, осевший на коже и роскошном меху, и ласковое касание разрушили мрачные чары поникшего одиночества. Прежде чем ответить на вопросы Блэквелла, принц аккуратно взял мужскую ладонь, слегка сжимая её, — словно убеждаясь, что происходящее сейчас вовсе не глубокая ночная грёза и публичная близость их не снесёт ничьего положения, затем целуя тыльную сторону длани, и в искрах радости, тут же обрамляя лицо Фернанда руками, опуская его голову, чтобы на сей раз прижать свои уста к его. Яркое солнце возникло прямо перед ним, снова вручая его естеству силы жить: задорный блеск в очах божества, его розовеющие от мороза щеки, живость во всём существовании - она перетекала и к Квинси, зажигая огонь воли к счастью, который он бережно охранял, когда возможность видеть свет исчезала.
– Я так сильно изменился? – голос подростка стал куда ниже; теперь, если бы он попытался привычно зажать его, то вышло бы совсем нелепо, – Но мне достаточно того, что Вы почитаете это симпатичным, – тая от льющейся по венам неге, когда Блэквелл поднес его ладонь к своим теплым ланитам, Алоис не мог скрыть своего удовольствия в лице, прижимаясь к белокурому юноше, – Ах, но к моей досаде мне так и не удалось перерасти Вас, – с игривым недовольством заметил он, но тут же вернулся в мягкое расположение, – Мне тоже казалось, что для подобных встреч выбирают одежды куда более нарядные, но я закончил со своими поисками так внезапно… И решительно пожертвовал костюмом ради нашего быстрейшего воссоединения. Однако же, если Вы находите это по-романтичному волнительным, то мне придется признать, что я разделяю Ваши чувства, – обвивая руками мужской стан, Квинси прильнул головой к плечу, касаясь щекой длинного и эластичного собольего меха, – Вам не надо меня умолять, Вы – уже мой. Никто не посмеет оспаривать моё полноправное обладание Вами и я имею власть доказать это в любой момент, даже сейчас. Только мысль иная меня гложет, сможете ли Вы стерпеть порочные завоевания… Прямо здесь, – раскрывая мотивы в маслянистом оскале, Алоис со всей силы прижал к себе тело в мехах, укутываясь лицом в чужой воротник и кусая оголенную кожу шеи, тихо смеясь после, – Томления мои по Вам были мучительны, простите, я захлебываюсь в своём распутстве. Но отвлекаясь от блудливых замыслов, хочу уведомить, что поиски мои, к сожалению или счастью, увенчались успехом; стоит ли мне удовлетворить Ваш интерес незамедлительно или же оставим этот разговор на поздний вечер?
Мягким снежным одеялом окутал их нежность ласковый вечер. Колкая прохлада зимней стужи едва ли волновала Блэквелла, но причиной тому вовсе не дорогие меха, укрывающие его гибкий стан. Тепло — медовым сиропом, ложащееся на душу успокоение, возвращающее в волшебное детство, сродни материнской колыбельной — заслуга одной лишь любви; того трепета, что и сейчас, одним только прикосновением, запахом и голосом возлюбленного, врывается в жизнь, в ее громогласный оркестр, мотивом поющей флейты, наделяя ее смыслом, ключевой мелодией за которой без устали хочется следовать: вальсируя, пританцовывая, кружась. Дивное сокровище та власть, что есть над нами у наших возлюбленных! Хмельно улыбаясь, шатаясь от своего счастья, он тихо как безумец прошептал:
— Не верится мне,— словам его вторил мерцающий свет фонарей, отражаясь сказочным сиянием в изумруде глаз,— что я ожесточенно, по собственной воле, безрассудное количество раз подвергал жизнь свою опасности, а ведь она настоящее сокровище! Нет никакого другого богатства, кроме как любить Вас и быть Вами любимым… Как я рисковал, умереть и остаться нищим. Несчастным. Какой я был глупец, отступник своей собственной веры,— свободная его ладонь легла по-верх королевской, будто стремясь вверить в это касание всю свою любовь,— но теперь я не допущу никаких хищений.
— Я способен узнать Вас, среди множества других. Труда не составляет отличить Вас, даже от точной Вашей копии, если припоминаете — с неожиданным ехидством и озорством дополнил он, — и быть может, будь я последовательным свидетелем временных изменений Вашего юношеского стана, я не был бы удивлён… Но, любовь моя, мне с трудном представляется, как за нынешним Вашим обликом можно было бы спрятать юношу. Вы все еще нечеловечески красивы, но намного меньше похожи на ряженную куклу. Я люблю Вас. В платьях люблю, хрупким и юным, повзрослевшим и утонченным… Но больше всего Вам к лицу быть настоящим, а сейчас… Мне кажется, я впервые вижу так отчётливо именно Вас, Алоис.
Стерпев безотлагательные домогательства, а терпеть их было более, чем приятно, Блэквелл с небольшим расстройством в голосе от прерванной шалости ответил:
— Любопытство меня гложет, но я право не знаю, какой момент лучше выбрать для серьезных и, вероятно, не таких уж романтичных откровений. Поэтому, право выбора предоставляю полностью Вам, мой потентат.
Желтый свет от витрин рассеивался в холодном воздухе, отражаясь теплыми бликами на белоснежных саваннах укутывающих боковые части улицы. Вместе с тем как щеки наливались румянцем от щекочущего мороза, в горле Квинси становилось сухо; дуновение альковных откровений, вторящих за нежными взглядами и вздохами, распыляли внутренний жар. Сейчас любые слова Фернанда оседали в легких горячим пеплом, еще искрящимся от затухающих огоньков пламени, – нежная лесть бесцеремонно просочилась в самую глубь, разбивая тревоги принца. Спокойная радость сразу же отразилась в тонких чертах, выдавая ликующее смущение мягкой улыбкой на малиновых губах.
– Что же, надеюсь, что Вы запомните свои собственные слова и отныне действительно будете им преданы, не смейте лишать меня радости наблюдать Вас в здравии, – ласково причитал Алоис, – Я счастлив услышать из Ваших уст такие признания, ведь сам их полностью разделяю. Ваше благополучие моя единственная цель…
Юноша принялся гладить меховой воротник шубы, делая вид, что поправляет его, но на деле ища лишь больше поводов прикоснуться к плечам и шее возлюбленного, – Пиететы, что Вы возносите, как всегда опасно сладки - такая похвала меня совсем разбалует, и всё же Вы смирили все мои беспокойства. Для меня первичное - это радовать Ваши зенки, – робко пролепетал он, но слова, что вырвались после, полу-мрачной сенью нависли над ним, делая голову, наколенную мириадами гнетущих дум, совсем тяжелой; Алоис вновь прижался к военному, решаясь всё же озвучить то, что он обнаружил в академии, – Дабы эти мысли не следовали тяжелой тенью за нами, и раз уж выбор предоставляется мне, то я расскажу Вам о своих находках. Конечно, всё это еще нужно будет доказать, но недостающие пазлы встали в пустующие ячейки, – есть подозрения полагать, что Элизабет можно осудить за подмену личности. История с её семьей… – внезапно Квинси затих и вложил длань Блэквелла в свою, тихо перебивая самого себя, чтобы предложить спутнику пройтись вдоль ярмарочных палаток.
Проходя меж торговых рядов, смесь пряных запахов сливалась в настоящую какофонию ароматов: свежеиспеченные сладости, горячий алкоголь, терпкие специи, жаренное мясо и рыба - со всех сторон юношей окружал густой пар, зазывающий людей остановиться и всмотреться в красочные прилавки, ломящиеся от разных сочных яств. Гул толпы перебивала веселая пасторальная музыка, что бодро заигрывала с пританцовывающими молодыми девушками и детьми в центре площади. Такая кипящая городская жизнь, правда, была привычной частью лишь для тех, кто посмел родиться в отапливаемых домах - иные же, чья судьба оказалась куда менее благосклонной, не разделяли общего праздничного восторга. Находясь на том же месте, в тоже время, их скрывали сени возвышающихся серых зданий, где первые этажи приглашали обеспеченных покупателей, а всё, что находилось выше преображалось в тесные квартиры рабочего класса, где горячая вода была часто недостижимой роскошью.
Во время подробного рассказа, Алоис то и дело ловил взглядом серые фигуры, появляющихся среди узких проемов улиц; грязные и побирающиеся – ими чаще всего оказывались бывшие фабричные рабочие, что в связи с травмами на производстве, более не могли продолжать трудиться в цехах. Морща нос при виде угнетающей бедности, наследник престола усиленно уводил Фернанда в неизвестное направление, стараясь выбрать более удачный маршрут. Терпя столпотворение, он поступался нежеланием втискивать себя и спутника в людей, пока мощенная дорожка резко не оборвалась, – дальше по выбранной «тропе» следовал залитый лёд, превращающий размеренные шаги «шествующих» по нему в скользящие движения лезвий под которыми замёрзшая вода характерно хрустела.
К этому времени Квинси поведал всё, что беспокоило его; называя предположительно настоящую фамилию регента - Харвуд, он поделился своими соображениями о том, как именно ей удалось с такой легкостью подменить себя своей бывшей начальницей, в подробностях он упоминал и найденные им похвальные листы на имя Харвуд, где вклеивались фотографии учащихся. Упуская лишь то, что с такой же кропотливостью Алоис изучил и ученическое досье своего брата.
– Таким образом, можно начать судебные тяжбы над Элизабет уже сегодня… Но… – «я не хочу», – хотел он было добавить, но рот сомкнулся в угрюмом выражении, – Возможно, нам стоит дать ей понять, что она не неприкосновенная, таким образом подчиняя её волю себе…? – неуверенность сочилась едкой жидкостью, оставляющей горький осадок на языке, – Мы в тупике, – резко заметил Квинси, желая отвлечься, но вставляя фразу впопад своим запросам, – Может быть вернемся к центру? Там было несколько магазинов, которые мне приглянулись, скоро состоится выставка и я хотел бы присмотреть подарок её устроителю… И мошеннице, что вызывалось быть мне другом. Не смотря на все злодеяния, она доставила нас целыми, почти не подвергая опасности, – натужно засмеялся Квинси, отходя от угла возле катка, боясь, что играющие дети вытолкнут его на скользкую поверхность.
- Ваше благополучие моя единственная цель…
Пристыженный заслуженными причитаниями, юноша, будто провинившийся щенок, отвел взгляд от возлюбленного, в душе, питая одну лишь радость к этим ласковым рацеям. Ладонь его сильнее и настойчивее сжала тонкие длани вечного его господина и он пообещал:
- Теперь мне есть куда возвращаться, позвольте мне не следовать Вашим наставлениям только если я вновь захочу услышать как Вы нежно меня ругаете...
- Есть подозрения полагать, что Элизабет можно осудить за подмену личности. История с её семьей…
- Элизабет никогда не выглядела человеком, которому нечего скрывать, - внимание мужчины не было рассеянным, несмотря на то, что он часто с ностальгическим восторгом оглядывал улицы, упиваясь празднику родного края. Взгляд его теплый, не выражающий брезгливости, будто не замечая удручающие признаки нищеты. Вовсе не от душевного тщедушия и высокомерного безразличия, а от слабой привычки к тому, что может быть иначе. Шныряющие худые тени, сопровождающие свое появление характерной спиртной и нечистивой вонью - естественная часть улиц, по которым в детстве ему приходилось гулять. Лишь по тому, как странно меняется пейзаж вокруг них, он угадал смятения своего кавалера, в конце концов удрученно подмечая фундаментальную разницу их воспитания.
- Каким бы не было наказание, я думаю, что только ты в праве найти меру удовлетворяющую преступлению. В конце концов, Элизабет часто подрывала твое доверие. Если не сказать, что намеренно портила тебе жизнь. Судя по тому как холоден ты всегда был ко мне, когда я имел честь возвращаться обратно на дворцовый порог, ты ни разу не получал моего письма или подарка. И пойми, я, - он почувствовал как стопы его скользнули по гладкой поверхности, и почти не завалившись, восстановил равновесие, на всякий случай, придерживая Квинси, волей случая заглядывая ему в глаза,- цель моего внимания была невинной, хоть я и всегда любил и люблю тебя. Я не хотел, чтобы ты думал, что остался один и на твоей стороне никого больше нет. Но у Элизабет, видимо, были на тебя другие планы. Кто знает, какие у нее на тебя были виды? - он слегка запнулся в неуверенности продолжая, - Она даже не постаралась препятствовать твоей симпатии к Шарлотте, хотя наверняка знала, чем все закончится. Не очень это по-дружески. С другой стороны, если бы она хотела бы извести тебя, как помеху - вряд ли бы я был сейчас здесь, с тобой. Значит, ее отношение к тебе тоже поменялось и возможно где-то глубоко внутри, она даже дорожит тобой. И ты дорожишь ей, как человеком, который единственный, по своей же вине, но был всегда рядом. Однако мгновенный трибунал лишь усугубил мнение в народе, которое о тебе бытует: неуравновешенная, капризная принцесса, уничтожающая все хорошее, что есть у страны. Было бы хорошо, если бы амплуа Элоизы больше не обременяло тебя. Это бы развязало руки и твоему отмщению. Если ты, конечно, ищешь мести...
Он с грустью осмотрел местность и вздохнул:
-Придется следовать твоему распоряжению и не ходить по тонкому льду, рискуя утопиться в холодной проруби,- короткий смешок сопроводило неожиданное замечание, - а ведь я тебя плавать еще не научил. Утону и все! Или во взрослое тело уже встроенные взрослые навыки? - дразнение вырывалось из него силой смущения, им редко доводилось быть лишь вдвоем и он никак не мог угомонить нарастающее альковное волнение, - Но было бы хорошо как-нибудь покататься на коньках вдвоем... Жаль мы обошли лед на центральной площади. С другой стороны, тут хотя бы не людно.
Не желая ступать на тонкий лед, Блэквелл не жалея своих норковых одеяний, завалился в близ лежащий сугроб, рассматривая открывшийся вид на усеянный мерцающими светилами небосвод. Его губы слегка высохли от морозного ветра и он мягко смочил их, подтягивая внутрь. Теперь он легкой влаги они чуть блестели, пока теплый воздух, испариной вздымающийся от дыхания ввысь, не высушивал их снова. Кожа его, оттенка слоновой кости, пышущая жизнью, не покидала своей веселой весенней пытливости в оттенке, будто еще более наполняясь красками, застывших под снегами розовых ландышей вот-вот нравящихся вырвать себя из сонного плена. В светлых локонах запутались снежные хлопья, медленно и лениво, скатывающиеся с облаков по невидимым спиралевидным горкам. В глазах его будто томился пламенеющий огонь, сдерживаемый им, только, чтобы согревать себя изнутри, пока он лежит на покрывале выстланным самой зимой. В отражении этих изумрудных опалов, звезды не кажутся такими далекими и недосягаемыми, наоборот, ты будто взираешь прямо на одну из них и поэтому танцуешь, вместе с нею среди таких же мерцающих чаровниц.
- Где бы ты хотел, чтобы тебя похоронили? - внезапная смена темы на довольно мрачные не исчерпала романтичного настроения Блэквелла, а лишь усилило его. Ему казалось, что говорить о смерти можно лишь с любимым, покуда это сокровеннее самого рождения, - Хоть я искренне надеюсь на вечность, мне кажется, что нет ничего лучше обрести покой среди лесной свободы. Где нет уже ничего обременяющего и везде царят простые и понятные законы. Не то, что у нас, у людей. Та нищета, которую ты видел, это ведь итог деяния нашей темной эры. Рукотворная работа нашего отца. Если ты, когда-нибудь решишься забрать бразды правления из рук Элизабет...чтобы не быть похожим на него, тебе придется узнать лучше как выглядит жалкая, ничтожная жизнь и стать, хотя бы на мгновение, к ней и ее несущим ближе. Возможно, и Элизабет справляется с этим неплохо, потому что когда-то жила абсолютно другой жизнью и знает, чего хотят люди и как работает этот гигантский механизм под названием "общество", на котором зиждится и экономика, и политика, и даже искусство.
Берег встретил юношей зачарованным пейзажем белых саванов, покрывающих синеву тонкого озёрного льда. Здесь было куда морознее, чем на главной площади, – разговорившись они проделали немалый путь. Вечерняя прохлада, усиливающаяся влажным ветром, вынудила Квинси застегнуть шерстяное пальто, пряча покрасневшие руки в карманы. С хрустом проваливавшегося под тяжестью веса Блэквелла снега, отстраненная задумчивость Алоиса приобрела оттенки тихого восторга, – монолог военного витиеватыми тропами водил подростка по коридорам сознания, но на смену напряжению, явилось и призрачное ощущение странной свободы. Сенью эта свобода покрывала темные меха, скрывающие точенный стан, золото растрепавшихся прядей на зардевшемся лице, мягкие и снежные простыни, касалась тёмно-синей полоски с мириадами мерцающих звезд, и, наконец, достигала самого «зрителя». Непривычная обстановка, порождала ранее недопустимые фантазии, теперь любой каприз мог бы исполниться по велению самого Алоиса. Тело его словно стало легче, а потому, поддаваясь причудливому порыву, опережая свои поругания в сторону Фернанда, дабы тот немедленно встал, мальчик с опозданием кинулся за любовником. Однако проснувшееся озорство, не лишило Квинси грации; коротким «кошачьим» прыжком, через широкие шаги, он оказался на Блэквелле, зажимая ногами мужчину в тиски.
– Вы мне писали…? – вырвал из цепи рассуждений советника Алоис, склоняясь над военным, – Я ничего уже не понимаю. Единственное, что известно мне - по-хорошему эта женщина мне ничего не расскажет, – он выдержал недолгую паузу, улыбаясь вопросам «учителя» и отрицательно покачал головой, – Увы, но это тело ничем примечательным от привычного, кроме роста, отличиться не может. Зато удобнее управляться самому с некоторыми задачами, как например, достать книгу с верхней полки. И… Вы всё таки поняли это. Чувствую себя пристыженным собственной ничтожностью, но кататься я тоже не умею, хоть и с удовольствием сделаюсь Вашим зрителем.
- Где бы ты хотел, чтобы тебя похоронили?
Мрачные настроения в выбранных темах дрожью пробегали по августейшей коже. Слышать дыхание смерти в речах Фернада, когда их застал такой момент нежного уединения было тревожно; страхи о будущем обволакивали Алоиса почти каждую ночь, показывая в царстве Морфея вариации безысходного будущего.
– Второй раз подряд Вы пугаете меня словами о своей кончине, – недовольно отозвался принц, осторожно прикасаясь подушечкой пальца к холодным и слегка влажным от дыхания устам предмета воздыхания, – Но я отвечу на Ваш вопрос и несколько уподоблюсь Вам – мне бы хотелось удобрять землю подальше от каменных кроватей с чужими телами. Растения лучшие соседи для подобного и уснуть вечным сном я бы предпочел среди знакомых мне кустарников в своём розариуме. Но, если честно, представлять наши бездыханные оболочки меня совсем не радует…
Некоторое время мальчик безмолвно смотрел на возлюбленного; он неспешно пытался запечатлеть в памяти детали чужой красоты, ловя даже самые незначительные «пазлы» портрета. Падающий снег ложился на румяное лицо Фердинанда и Алоис заботливо убирал ладонями влагу и отряхивал макушку головы.
– Вы заболеете, – причитал он, приподнимаясь так, чтобы больше не давить бедрами на Блэквелла, выпуская его из-под себя, – Суммируя всё Вами сказанное, Вы полагаете, что у меня есть право претендовать на трон? Что «труп» принцессы мне его любезно уступит? Меня ведь… Меня ведь даже не существует, как вы представляете себе дальнейшие события? В конце концов, регентство Хартстоун падет, вместе с тем, как я не смогу больше себя выдавать за принцессу, а на замену нам, наверное, найдется кто-то куда более достойный. На мне королевский род не кончается, а семейное древо пополняется с каждым годом, но… Это к лучшему, – вуаль восторженной иллюзии спала, губы тронула грустная полу-улыбка и Алоис мучительно вздохнул, вспоминая, что происходящее сейчас лишь мимолетная радость средь череды тоскливых будней на золотой привязи во дворце, – «Чтобы амплуа Элоизы больше не обременяло», – повторял за прежде сказанным он, разжевывая дёготь страха перед будущим, – А что я буду делать, когда лишусь всего…? Вы говорите ускорить этот процесс, но я совсем ничего не умею, никакой тётушке или бабушке я не нужен без титула или «кровного родства». Мне не останется места в этом мире.
Он выставил руки вперед, ловя в свои объятия свое единственное счастье, ладони его сначала прикоснулись к ветру, дувшему к неизвестному месту, которое когда-нибудь они смогут назвать домом. Легкий этот порыв, прерванный чужим теплом, возвещал: настал другой год, время в промежутке, после - все изменится. Так сказал ветер, и подтвердили звезды, которые видели будущее за долго до того, как им удалось его пережить.
- Писал, не единожды, - подтвердил он, - Не может быть, чтобы ни одно мое письмо до вас не дошло. Элизабет, верно, не хотела, чтобы у Вас было что-то кроме нее, ей это невыгодно. Интересно, дошли ли до Вас мои подарки? Или она все присвоила себе? В ее стиле,- он усмехнулся, - коварная женщина.
Его сердце слегка замерло, когда он услышал самобраную речь, вырывавшуюся из дорогих уст. Он обиженно поморщил нос:
- Вы отнюдь не ничтожны! Может не умеете кататься, может быть плавать, может Ваш рост уступает моему, зато Вы умны, начитанны и прекрасны. К тому же, Вы просто хранили свое неумение для того, чтобы сделать мне приятно, - Фернанд широко улыбнулся, являя себя по-ребячески наивным.
Он молча слушал его ответ, всматриваясь в теплую полуулыбку, согреваясь о слова и чужое близкое дыхание. Когда-то и в этих руках был один лишь снег, в сердце - мороз, вместо покоя, причитания, недовольство, скорбь, а в глазах - ледяное безразличие, но сейчас все они несут в себе любовь. Но и тогда, он был готов плакать часами, обращаясь к невидимому Богу, лишь бы отдать всего себя Зиме, чтобы никогда не наступало Лето, и чужое Солнце - никогда бы не стало для него большим пристанищем, чем холодные хрустальные фьорды. Он был готов умереть, но теперь - никогда не придется. Эти слова растворились среди других, так и не став высказанными, но это была та душевная перемена, которую сразу видно в человеке: взгляд его становится более осмысленным, а намерения прекращают приобретать надрывистый характер ходьбы по краю острого лезвия. Он становится спокойнее, будто возвращая себе в сердце давно утраченную деталь.
Все еще лежа в снегу, он смотрел на поднявшегося Квинси с непередаваемым трепетом, так могут смотреть только влюбленные:
- Конечно, есть право. Рольф обзавелся не малым количеством бастардов, но волей случая, иметь возможность отомстить ему за все его проступки и получить лучшую жизнь, которая будет принадлежать никому другому, кроме самих себя - есть только у нас. В каком-то смысле, и ваш пол, и ваша история - может стать плюсом, если немного исказить и приукрасить. Никто ведь не требует от Вас быть честным, Ло. Только представьте себе, герой-спаситель, несчастный Принц, которого подменили, выходец из народа, вынужденный всю жизнь свою скрываться - лишь бы не умерщвили, и все только лишь из-за чего? Из-за принадлежности к мужскому полу! Хорошая почва за то, чтобы бороться за демократию и освобождение от тирании. По-крайней мере, весомее, чем желание погрузить в бедность всех, только потому что твое собственное имение разорили - всем известны мотивы Хаттера, но даже за ним идут толпы. Чем Вы хуже? - он усмехнулся, наконец вставая, отряхиваясь и добавляя внезапно, - Главное, что никто из нас теперь не одинок. Никто не посмеет напасть на Вас как дикий зверь поедающий лань на снегу, Ваши органы не станут пульсировать на холоде, а труп не будет дымится, Вы не побежите от волков и падальщиков в полночь, к калитке, которая закрыта. Я всегда буду рядом, на Вашей стороне. Что бы не уготовила для нас судьба.
В морозном воздухе снежные хлопья искрились также ярко как мелкая россыпь звезд на черно-синих сводах ночного неба; обжигающий холод бора ласкал оголенные участки кожи, краснеющих от таких скользяще-призрачных прикосновений. Квинси задумчиво слушал собеседника, – ясность чужих очей подчеркивалась спокойствием в голосе. Как это обычно и бывает, чужая уверенность внушает не только убеждение в праведности и справедливости слов, она перетекает мирным покоем к самому нутру. Сохраняя безмолвие с минуты, Алоис нежно отряхивал с длинной шубы Блэквелла рассыпчатый влажный снег.
– Предлагаете сыграть моральными реформами…? – Квинси слабо, но искренне улыбнулся; всё же в словах советника было немало дельных идей о которых он и сам иногда думал, но ему не хватало даже дерзости их озвучивать, – всё же для исполнения такого «финта» требовалась, как минимум, поддержка приближенной аристократии, – Даже если попробовать реализовать часть демократических наваждений в данном ходе, радуя слух истощавшего народа, то высший свет не потерпит «отребья» на верхах и задушит меня в минуту «нового рождения», – выдыхая теплый пар из рта рассуждал Алоис, – но это в любом случае лучше, чем ничего. Надеюсь, что когда-нибудь мне хватит храбрости сломать прутья ненавистной клетки, – белая длань легла на руку Фернанда, осторожно сжимая её, – Останетесь со мной, даже если Вас такой союз затянет на самое дно? Впрочем, я не стану осуждать, если Вы отпустите мою руку в критический момент, просто постараюсь не довести до такого, – тихо смеясь закончил он, чувствуя как поток сил смешивается с внутренним отчаянием; юноша был готов сражаться за свою жизнь, хотя дорога представлялась ему бескрайне тяжелой и тороватой на болезненные препоны, – «Я обязательно стану сильнее,» – говорил он сам себе, всматриваясь с любовью в своего визави.
Выходя вновь на оживленные улицы, следуя к самому сердцу города, Алоис расспрашивал Блэквелла о письмах и подарках с грустью обнаруживая, что в действительности ничего из этого никогда ему не приходило или же попадало в руки совершенно в искаженном виде: игрушки преподносились от лица Хартстоун, без бирок и открыток, а незапечатанные письма лишь иногда безымянно цитировались регентом, – личные же никогда не достигали своего получателя.
– Может быть, она их где-нибудь хранит? – с детской надеждой вопрошал Квинси, зная ответ заранее, – скорее всего их сразу же отправляли в утиль за ненадобностью.
То, что могло хотя бы немного поддержать его, принести в жизнь ощущение нужности хоть кому-то, подарить эфемерную радость от внушаемых иллюзий, разрушая мрачную акедию чем-то светлым и теплым, не смогло явится и спасти его в самые одинокие часы. Но даже так, болезненное знание о потерях почему-то навевало весеннюю нежность. Пока страна чудес утопала в белоснежных снах, душистые цветы прорастали из самого нутра, почти показываясь внешнему миру из снежных покрывал: учащенное биение сердца, альковность, порою неуклюжих, жестов, ласка рук и проникновенные улыбки – так отблеск весны читался с зрительской стороны.
– Становится холодней, – обеспокоено заметил Алоис, грея ладони возлюбленного собственным дыханием, – Я бы хотел отправить Вас домой и я бы присоединился к возвращению во дворец, но… Эффект от «угощения» Синей Гусеницы пока что не спал, – пожав плечами он растерянно посмотрел вверх, гадая нужно ли ему обращаться к мудрейшей, чтобы вернуть себе прежний вид, – Я буду скучать за Вами, надеюсь, что однажды мы станем абсолютно неразлучны, – пошатнувшись в сторону Блэквелла, легонько привставая на носки, он вжался прохладными губами в румяные щеки, прощаясь тем самым с предметом воздыхания.